Надежда Воинова: ответы на вопросы «Флагов» (подготовка Владимира Кошелева)

Владимир Кошелев: Как переводчица вы дебютировали в 2016-м году, после публикации «Мельнской элегии» Гуннара Экелефа, а затем «Завещания Девочки-Машины» Иды Линде. В одном из интервью вас спросили: «почему Экелеф?» Я хочу задать другой вопрос: почему шведский?

Надежда Воинова: Превратности судьбы привели меня в Швецию, где я жила и работала несколько лет. Там я занималась совсем другим, инвентаризацией арт-коллекции Управления по культуре Стокгольмской области, и работала в аукционном доме Буковскис, будучи искусствоведом по образованию. Но позже, когда я оказалась в Казахстане, выяснилось, что именно шведская современная поэзии для нас terra incognita и совершенно пустая ниша.

В.К.: На ваш взгляд, может ли сегодняшний читатель, ознакомившись с существующими переводами, сложить релевантное мнение о шведской поэзии? Или материала пока что недостаточно?

Н.В.: Кое-что есть. Можно сказать, что интерес появился с моей легкой руки. Мы с Дмитрием Кузьминым в 2017 устроили трёхъязычный фестиваль в Риге с участием четырёх шведских поэтесс (Иды Берьел, Анны Аксфорс, Анн Йедерлунд, Наймы Шахбоун) и одного переводчика (Ларса Клеберга). Материалы были опубликованы в «Воздухе» и Text only, наряду с моими более поздними переводами Кристины Лугн, Кхашаяра Надерехванди, Марка Григорьева и проч. Кроме того, в других сетевых изданиях («Цирк-Олимп», «Двоеточие», «Артикуляция» и проч.) публиковались мои переводы шведских феминисток (Мэрте Тикканен, Сони Окессон, Биргитты Тротциг, Майкен Йоханссон, Сив Арб), Афины Фаррукзад, рано умершего Генри Парланда, удивительного поэта, в общем-то нашего соотечественника, писавшего по-шведски.

В.К.: Есть ли непереведённые шведские авторы, чьи стихи, по-вашему мнению, нам необходимо узнать? Может быть, расскажете о своих переводческих планах?

Н.В.: Сейчас я продолжаю работать с переводами Анн Йедерлунд, замышляя что-то вроде полного собрания её сочинений. Но есть, конечно, и новые будоражащие меня имена. И в Швеции это (плохая новость для мифа о мужском гении) сплошь женские дебютантки, опубликованные и награжденные призами в конце прошлого десятилетия: Аманда Горман, Ханна Райс Лара, Aрасо Ариф, Матильда Седергран, Юдит Кирос, Фелисиа Мулинари, Мона Монасар.

В.К.: Некоторое время назад по-русски вышла книга Осе Берг «Тёмная материя» в вашем совместном переводе с поэтом Андреем Сен-Сеньковым. Что оказалось сложнее всего в работе над текстами Берг? Не думали ли вы о русскоязычных авторах, чьи голоса близки голосу Берг?

Н.В.: Сложнее всего переводить её специальную научную лексику из самых разных областей — от горнодобывающей промышленности до оптики и биологии, а также разбираться в её «кеннингах», многоступенчатых метафорах, сплошь состоящих из генетивов. Думаю, у нас нет аналогов таких поэтик.

В.К.: Развивая линию тёмной поэзии, Берг удается создавать убедительные миры, пугающая особенность которых, быть может, как раз в том, что они предельно реалистичны, и потому завораживают нас. Как вам кажется, благодаря чему её поэтика стала именно такой? Какие линии влияния вы можете у нее опознать, или же они не распознаются?

Н.В.: Возможно, Осе выстраивала свою апокалиптику, оппонируя американскому философу Фукуяме, который в то же десятилетие пишет «Конец истории». Но прямые отсылки, очевидные в текстах, конечно, к романтизму Новалиса, лавкрафтианству, Экелефу и к «Аниаре» нобелевского лауреата и члена Шведской Академии Харри Мартинсона.

В.К.: Чему, на ваш взгляд, актуальная русскоязычная поэзия может научиться у шведской? Какие точки соприкосновения находите именно вы у этих двух крупных литератур?

Н.В.: Почти никаких. Шведская поэзия настолько другая, настолько смелая, настолько экспериментальная, что ничего подобного, кажется, у нас нет. Если не считать тексты Софии Камилл, которая росла и развивалась в этой поэтике, и отталкивалась именно от неё, а не от русской литературной традиции. Именно поэтому и важны переводы. Они не только отражают абсолютно другие миры, но и изобретают новый язык, который приходится переизобретать из отечественных подручных средств, что открывает новые возможности и горизонты для русского языка.

В.К.: Много молодых людей с гуманитарным образованием или интересами, лежащими в области языка, литературы, философии и т. д. сегодня принимаются за перевод самостоятельно. Что бы вы рассказали им о переводе? Что приходит только с опытом? Какие аспекты этой работы не были очевидными изначально, но их оказалось необходимо принимать во внимание?

Н.В.: Мы и так перегружены традициями в плане перевода. Подчас, на мой взгляд, чудовищными. Ощущение, что переводчики были глухими. Жили за железным занавесом, никогда не слышали и не хотели передать звучание настоящей иностранной речи. Например, наши транслитерациии с «Г» чего стоят, — все эти Генрих Гейне, Гофман и прочее! Или шведское обращение к даме, которое у нас транслитерировалось как «фру» (звучит «фрю»). Или «ö», звук, который звучит как «ё» после согласных, — у нас транслитерируют почему-то в «э», а не в парное «о» (Östermalm — Эстермальм). С этим, конечно, надо что-то делать. Поэтому полагаю, пора рекомендовать молодым переводчикам несколько правил известного дизайнера и филолога Андрея Дмитриева: «Не ссы!» и «Никого не слушай!»