Кэтрин Медина Рондон. Моё лицо – это дерево жакаранда (перевод с испанского Анны Орлицкой, Натальи Метелевой)

«Флаги» продолжают серию молодой латиноамериканской поэзии в переводах  Анны Орлицкой и Натальи Метелевой. Третий материал в серии – стихотворения Кэтрин Медины Рондон. Приглашаем вас прочесть и предыдущие подборки: 

– «Слова как зубы» Мелинны Герреро

– «Муше – это стихотворение, которое никогда не умрет» Элвиса Герры

Книга «Волшебные папирусы» предлагает поэтическую стратегию, восходящую к одному из изначальных оснований поэзии, согласно которому язык обладал ритуальной функцией и смешивался с реальностью, чтобы управлять ею и преобразовывать ее. <...> Стихотворение – это призыв, заклинание, изгнание нечистой силы, магическая подсказка. Это сила, которая идет от изначальных теней предков и обретает способность переворачивать действительность, противостоять тому, что нас разрушает, ранит или осуждает.

– Карлос Лопес Дегрегори

«Волшебные папирусы» посредством языка заставляют маятник склоняться к более сложным, тонким областям, где уже не работает упрощение до черного и белого и классический пресловутый дуализм, с помощью которых не объяснить мир, перевернутый с ног на голову, измененный магией и древними ритуалами (встроенными в повседневность и современность), где на папирусе записываются самые опасные откровения.

– Хосе Косер

Что такое поэзия, если не средство разгадать лабиринт? Разве она – не возможное разрешение печалей этого мира? Вот почему мы обнаруживаем поэзию как в некоторых библейских текстах, так и в системе предсказаний Ифа. Поэзия существует, как кажется, для объяснения необъяснимого. В «Волшебных папирусах» Кэтрин Медина Рондон отдает дань уважения этому древнему представлению (идее сделать стихотворение работающим магическим инструментом, как это, вероятно, делали В. Б. Йейтс или Фернандо Пессоа), создавая произведения, которые показывают нам некое собрание заклинаний, мантр, чудодейств и молитв, призванных покончить со злыми чарами, а помимо этого вернуть стихотворению его сущностную или мистическую ценность. Это делается даже в некоторой степени в ущерб личному и позволяет таким образом преумножить представление о реальности и ее конфликтах.

– Эрнесто Каррион

Перевод с испанского Натальи Метелевой

ЖАКАРАНДА [1]

                    В один ветреный день у меня улетела шляпа;

                    возможно, это немного похоже на то, когда летаешь,

                    когда у тебя есть дух или ты сам дух: мне так и не удалось ее найти.

                    Возможно, она прилетит куда-то раньше меня,

                    Возможно, я останусь там, где я сейчас, без нее.

                    – Робин Майерс

Стоял январь, первый дождь омывал мое лицо,

а предшествовавший ему недовольный ветер

приподнимал мою шляпу

с изяществом, с которым чистят лимон,

я не смогла ее удержать,

как не могу удержаться за собственные корни,

за руку матери, чернокожей индианки,

за руку отца, араба с Сардинии.

Мое лицо – это дерево жакаранда,

исторический пантеон,

разоренный,

разрозненный,

а

мои волосы вздымаются,

словно листья, покорившиеся ветру,

уже без шляпы.

МАМА ТОЖЕ МЕЧТАЛА О ТЕБЕ 

Помню, как впервые увидела Харрисона Форда по телевизору

мне было одиннадцать, и уже тогда я поняла,

что ни он, ни кто-то другой никогда не сможет меня полюбить.

Шли дни – не самые сытые, но это не имело значения,

потому что в дом стучался веселый

зеленоглазый запах персиков,

и время не было таким, как сейчас –

исчисляемой немощью,

всегда проходящей мимо, скоротечной, усталой.

Я думаю о Харрисоне Форде как о мускулистом плотнике

или продавце марихуаны,

которому я должна показать трусики,

потому что в этой стране никому нельзя верить, все стоит денег,

даже любовь, которая принесет 500 бессмысленных строк.

Теперь я понимаю, как

начала сама рыть себе яму,

вздыхая, как меха,

поддаваясь, пока очередной мужчина

не покинет твою постель,

а ты учишься обходиться без «я тебя люблю» и «не уходи».

Но в жизни есть вещи похуже, чем то, что остается в прошлом,

например, настоящее, 

ты заперта в скромном жилище,

и насмешка матери становится стихотворением,

которое рассыпается с первой же строки.

ИСЦЕЛЕНИЕ БЛАГОРОДНЫМИ ЭЛЕМЕНТАМИ: ВОДА

         Выплесни свою веру в воду

и пусть тебя нагонит взмывающая в танце роса,

смущение тех, кто в свое время храбро подставил спину,

чтобы пена не достигла спин твоих детей.

         Выплесни давно прошедшую смиренную любовь

самки, которая хранит твою спальню,

ухаживает за тобой в болезни и в двадцать три, и в шестьдесят,

прикладывает компресс, когда у тебя жар, рожая тебе пятого сына.

         Выплесни воду в воду

и испей утраченной благодати,

от которой ты будешь танцевать, как цветок нарцисса.

Из книги «Волшебные папирусы» (Vallejo & co / Sol negro, 2019)

АПОТРОПЕИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА [2]

         Если в стремлении достичь солнца

ты хоть однажды окажешься в темном доме,

храни молчание и скрой свои морщинистые щеки;

хруст коленей,

которые уже не держат,

не должен привлечь внимание дарующего.

         Ты мог бы растерять все времена года,

белую лошадь и твердость сосны, что приобрела твоя душа.

         Накинь лето на плечи и застегни вокруг шеи,

будто халат, 

пройди через ворота, доверившись видениям гиппокампа,

и бросайся вскачь с промокшей гривой,

падающей поверх темного, нелюдимого взгляда,

сквозь ужасное одиночество,

когда ты снова окружен людьми.

Из книги «Волшебные папирусы» (Vallejo & co / Sol negro, 2019)

ЗАРЯ 

Лицо зари склоняет все существительные,

и, впервые его увидев,

птица упадет на колени

и улетит с отметиной первородной крови,

выгоняя из ящика пандоры

замолкших призраков,

чтобы принять в огонь яркий сон

пятого декабря в двадцать лет.

Тогда Ева превратится в эхо,

которым будут громыхать равнины,

глаза затуманятся

без призмы прошлого,

из этого месива родится песня,

словно кораблекрушение у подножия колыбели.

Из книги «Инакомыслие» (Cascahuesos Editores, 2018)

ДИАСПОРА

Ты существуешь? Существую ли я?

Мы не один и тот же человек?

Жизнь, говорящая сама с собой?

независимый взгляд на мир,

зеркальное существо, что часто дышит,

устремляясь к одиноким раздумьям,

переодетая тень смерти,

что следует за мною по пятам,

экзотика на человеческой арене,

как растения, выросшие из одного семени,

цветущие на противоположных концах земли,

одуванчик, который от ветра разлетается

в самые неожиданные стороны,

ветвь, которая проросла под лестницу

и должна быть отрублена, потому что по ней

растекается действительность.

Из книги «Инакомыслие» (Cascahuesos Editores, 2018)

БОЛЕЗНЬ МЕНЬЕРА [3]

Некого обвинять в твоем плаче. Никто не называл тебя шлюхой,

это голоса строят тюрьму в твоем разуме.

Человека, что источает туманное дыхание настоящего, не существует

нигде, кроме как на верфи, где ты бываешь во сне.

Никто тебя не принуждал. Это ты решила тащить его до дома, когда он был пьян,

оскорбления и побои, что ты принимала, чтобы не дать ему ударить таксиста,

это просто смятение, что страхом леденит больницы.

Тень его матери не кричала, что ты лгунья, не отправляла тебя домой без гроша.

Ничто не посягало на твой дух. Давления в висках не существует,

дрожь, разрывающая органы изнутри,

иллюзия, еще одно парящее тело, зависшее в твоем поле зрения.

Яростно сходящие образы –

это чрезмерный ответ.

Никто не тушил твой свет. Тебя всегда достаточно любили.

Из книги «Инакомыслие» (Cascahuesos Editores, 2018)

Перевод с испанского Анны Орлицкой